Ни тебе великой драмы, ни тебе суровой проверки чувств и отношений....
«Что-то скучно стало, — подумала Циля. Семейная жизнь шла себе своим чередом и не предвещала сцен, страстей и приёмов валокордина в промышленных масштабах. — Эдак можно совсем замшеть, как камень...»
— Милый, дай мне твой мобильный!
— ??? у твоего села батарейка?
— Знаешь, мне кажется, вот Софочка со второго этажа, беременная. Это не твоих рук дело?
— Ну во-первых, не рук. Во-вторых всё равно не моих. Я давно уже держу свои чресла, где следует. Циля, если хочешь поругаться, давай я назову тебя ночью чужим именем?
— Ты назвал меня вчера во сне Марком Владимировичем, обещал сдать налоговый отчет в пятницу, — Циля старалась не смеяться, скандал не ладился.
— Послушай, Цилюня, ты когда ищешь моих «баб», я долго молчу перед тем, как заговорить. Это я цензурные слова ищу. На прошлой неделе ты под предлогом «знакомства» обзвонила всю мою телефонную книжку. Мне жена мэра потом сказала, что хоть голос у моей жены приятный, но хватка, как у легавой — фиг докажешь, что отношения наши такие же деловые, как штаны Якова Моисеевича, нашего нотариуса. А у него уже 50 лет одни и те же деловые штаны!!!
Циля начала неистово протирать пыль с комода, будто это не комод вовсе, а нечистая совесть её дражайшего Арончика, которую вроде и очистить надо бы, но сначала разглядеть на ней все-все пятна, чтобы насладиться страданием обманутой женщины в несправедливом мире.
— А кто была та блондинка вчера на улице? Ты смотрел на неё так, будто примеривал, поместится ли она в нашу кровать...
— Которая? В шелковом платье, которое шил наш Перельман для тебя, но совесть его благородная настолько, что позволяет ему отдавать чужие заказы тем, кто раньше платит?
Циля поперхнулась и тихонько начала краснеть от удовольствия. И предприняла последнюю попытку сделать из ничего хотя бы краткое обозрение Арончиковых грехов.
— Но ведь ты же можешь заниматься сексом со мной, когда я не хочу. Значит, ты сможешь заниматься и тогда, когда меня вообще нет! — противостоять женской логике в данном случае было почти невозможно, это как фехтовальщик вступил бы в поединок на соревнованиях по греко-римской борьбе, а судил бы это всё танцор румбы-мамбы.
Арон обнял жену и долго и вкусно поцеловал. «Дорогая» против собственной воли разулыбалась и в шутку уже спросила:
— Дорогой, у тебя совесть есть?
— Есть, а сколько тебе взвесить?
Спустя некоторое время счастливая Циля, нежно прижимаясь к мужу сладко протянула:
— Как же хорошо, что ты у меня такой верный....
— Ну как верный… ленивый просто!
©