Или не будет, если мне снесут случайно голову в теракте. Я в Иерусалиме живу. Ма лаасот. Я себя застраховала. Как рош амишпаха на троих детей с аутизмом, с которыми я одна.

Моя страна состоит из евреев всех цветов и национальностей. Которые бесконечно срутся между собой — кто илитнее и правильнее еврей — темно-зеленые или светло-зеленые.

Где часть евреев в кипах и молятся за нас всех, кто не любит, не хочет и не умеет.

Где часть — душу положит за права человека любой степени еврейства и нееврейства.

Кто-то живёт здесь и топчет израильский флаг.

Кто-то живёт на другой стороне планеты и, поправляя кипу, шлёт нам деньги — каждый вторник или моцаш.

Кто-то прямо сейчас с автоматом в руках (как они господи трогательны и страшны в летних шортиках, почти безволосых ногах и с автоматами на шее) стоит на махсоме и всматривается вдаль.

Женщина в огромном модном в определенных местах страны кисуй рош укладывает детей.

Светская с зелёными волосами успокаивает собаку от вовсе не беззвучного салюта в Тель-Авиве.

Нетанийцы слушают море. Наше. Потеплевшее к маю. Средиземное. То самое, что слышали наши прапрапрапрапрапрабабки, не зная, как близок и как надолго галут.

Где-то в параллельной советский еврей-отказник крутит ручки Радио Свобода. С отчаянной надеждой, что он все равно вернётся.

Мапайники яростно спорят. Жаботинский поправляет имперские очки. Бен Йосеф смеётся в лицо тем, кто его расстреливает — спасибо, ребята, я буду первым!..

Мама Голди отказывается от донесений. Война Судного дня на пороге. «Черные пантеры» жгут чучело Голды на кикар Цион.

Концессионеры шука Махане Йеуда берут почти сто лет назад первый кредит на рынок в центре города. Банк «Альваа ве Хисахон» никогда не будет иметь свое имя на рынке, улицы упорно останутся Шакед и Эгоз (Миндальная и Ореховая).

Несколькими десятками лет раньше архитектор Ашби, британский наймит, восхищённо проектирует на месте овощной свалки феллахов фонтанчик с нимфами и культурных торговцев в сюртуках; — евреи и арабы с дружным хохотом сносят его европейские планы.

2023, я беру у Барака редкий галапагосский кофе, пробую на ходу зелёный миндаль (нет, ещё не дозрел), ищу последние в сезоне черные авокадо, пересмеиваюсь с парнями со старого иракского рынка, где всегда есть арабская толстянка, спаржа по сезону и чистая иерусалимская мята, откусываю на ходу теплую питу, бросаю в рот красную оливку, беру у Моше отложенный мне простой и популярный, но мой лично пармезан 18-месячной выдержки, тащу прямо с прилавка свежий алей гефен, жую, присматриваюсь к оливковому маслу этого сезона «оно самое лучшее в стране, геверет Эва, и попробуй вот это вино, ты его любишь», кручу в пальцах вяленый, крепкий, сухой, масляный помидор; — нет ничего лучше моей единственной на свете восточной бешеной страны, где евреи всех цветов круглосуточно выясняют, кто больше еврей, кутают всех детей в бомбоубежищах, танцуют на набережной у Яффо, орут на демонстрациях, лепят на углы Иерусалима «Make Jerusalem gay again» и пишут на тель-авивской тахане мерказит «Молись, ЕБЛАН».

С днём рождения, вечно юная, любимая, единственная Страна моя.

Эвелина Штурман